Юки Сакурай был оставлен матерью сразу после рождения. Оставлен в буквальном смысле – на ступенях приюта Асахи. Это сильно сказалось на его характере: Юки вырос очень замкнутым, обидчивым и страшно противоречивым – декларирует независимость от кого бы то ни было и в то же время страшно страдает, когда остается один. Но не только детство в приюте сделало характер парня таким скверным: довольно рано выяснилось, что мальчик обладает удивительной способностью: дотрагиваясь до предметов, испытывать те же чувства, что и человек, державший их до него. Такие способности кого угодно могут свести с ума, так что наш герой, взрослея, еще больше замыкается в себе. Единственный человек, к которому он испытывает сильную привязанность, его старший товарищ Люк Кросзерия. И характер у него едва ли лучше, чем у Юки: надменный, холодный, как и положено демонам, презирающим род людской, смягчается он лишь при виде своего младшего товарища. Этим двоим предстоит распутывать страшные тайны, в том числе – и семьи Сакурай.

Во времена войн кровь невинных пропитала
Землю, чтобы приблизить возрождение
Йом - порождений тьмы.

Однажды четырнадцатилетняя Химеко получила от принцессы Волшебного Королевства ленточку, дававшую ей удивительную способность превращаться в кого угодно в мире людей. Главным ограничением этой способности было то, что если через час Химеко не возвращала себе собственный облик, она навеки оставалась в теле двойника. Впрочем, было бы глупо ограничиваться только одной сверхсилой, так что вскоре Химеко обнаруживает ряд сопутствующих бонусов вроде остановки времени или уменьшения объектов. Естественно, ей также никому нельзя рассказывать о полученных способностях и Волшебном Королевстве – подобные ходы являются чуть ли не обязательным условием для махо-сёдзе - но шила в мешке не утаишь, и секрет узнает одноклассник Химеко - Даичи, который становится ее близким другом, а потом и кое-кем более значимым. Учитывая специфику магических способностей Химеко, сериал в большей степени играл на поле решения повседневных человеческих проблем, нежели спасения мира.