ОКИНАВА - 5

Заранее приношу свои извинения за то, что эта часть будет существенно длиннее всех предыдущих, однако, рассказывая о природе Окинавы, трудно соблюсти краткость: тема эта столь же необъятна, сколь богат этот остров всяческой флорой и фауной. Тем более, что к природе я вообще неравнодушен, а полгода, проведённые на Окинаве, дали мне возможность познакомиться с местным растительным и животным миром чуть ближе, чем это удаётся рядовому туристу, приехавшему на пару недель погреть брюшко на тропическом пляже.

Не прилагая к тому особых усилий, мне довелось увидеть великое множество удивительной живности, однако начну я своё повествование с существ вполне обыкновенных и всем нам хорошо знакомых, в которых мы ничего для себя нового открыть не ожидаем. В общем, речь пойдёт об окинавских котиках.

Котики Окинавы

Котиков на Окинаве много. Так много, что временами возникает ощущение: это именно они — коренные обитатели Окинавы, а люди здесь поселились, отстроились и живут исключительно потому, что котики не возражают против такого соседства. В действительности, конечно, жизнь у окинавских котиков не такая уж радужная: большинство из встреченных мной усатых-полосатых принадлежали к многочисленному племени «норанэко», то есть уличных кошек, живущих случайными подачками. Завести собственного Тора или Таму (эти имена приблизительно соответствуют нашим «Барсик» или «Мурка») для японца, проживающего в съёмной квартире — непозволительная роскошь, поскольку содержание домашних животных практически всегда запрещено правилами кондоминиума. Мне при заселении в INLINK тоже выдали экземпляр оных правил, и как-то на досуге, продираясь сквозь хитросплетения кандзи, предписывающих соблюдать порядок, не шуметь и не буйствовать по ночам, правильно выносить мусор и прочая, прочая, прочая, я обнаружил пункт, не позволявший мне содержать у себя домашнюю живность.

Разумеется, тех японцев, которым повезло иметь свой собственный дом с миниатюрным садиком, все эти ограничения не затрагивают, и они вольны держать у себя кого угодно. Кошке, которой повезло поселиться в таком доме, не нужно заботиться о пропитании и крыше над головой, а опознать «официального домашнего любимца» среди бесчисленного множества прочих кошачьих нетрудно по ошейнику.

Норанэко из парка Манко

Однако если своего котика завести нельзя, но очень хочется кого-нибудь погладить и почесать за ушком, завсегда можно купить пакетик кошачьего корма, пойти в ближайший парк и пойти покормить тамошних котиков. А уж котики найдутся почти наверняка, ибо редкий парк обходится без них. Днём они скучают в тени и ждут, пока солнце не доползёт до западного края горизонта, а ближе к вечеру приходят сердобольные японки с сумками, полными «Вискаса», и у парковых котиков начинается праздненство.

Морской котик

По котикам же несложно догадаться, насколько посещаем тот или иной парк: в спортивном парке Манко, куда каждый вечер народ приходит толпами, местные кошки откормлены и лоснятся, даром что бездомные; примерно так же обстоят дела и на набережной, где денно и нощно сидят рыбаки, жертвующие долю улова в пользу голодающих кошачьих. А вот парк Асахигаока, несмотря на близость к знаменитому на всю префектуру храму Нами-но Уэ, от избытка посетителей не страдает, оттого и кошки там тощие, ибо кормятся не столько гуманитарной помощью, сколько со своих собственных навыков в ловле мышей и ящериц.

Иным котикам везёт больше, чем прочим: если им удаётся стать любимцами жильцов какого-нибудь дома или владельца одной из многочисленных забегаловок, людская симпатия какую-никакую кормёжку, а то и крышу над головой им обеспечивает. В одном из подъездов на нашей улице, к примеру, проживал вот такой шикарный кот:

А около ларька, с утра до вечера торговавшего традиционной японской снедью «на вынос», обретался не менее колоритный персонаж:

Кот исконно японского происхождения

На первый взгляд может показаться, что разница между окинавскими кошками и российскими заключается только лишь в месте жительства. Однако при ближайшем рассмотрении, однако, становится заметно, насколько всё-таки они отличаются. Прежде всего в глаза бросается, насколько часто на Окинаве встречаются кошки бесхвостые или с явно укороченным хвостом. Как оказалось, короткий хвост — признак исконно японской кошки, по неведомым мне причинам за множество поколений утратившей своё главное украшение. Привычной же для нас внешности длиннохвостые кошки столь древним и благородным происхождением похвалиться не могут, поскольку их предки были завезены в Японию сравнительно недавно.

Во-вторых, ни одна окинавская кошка не понимает нашего «кис-кис-кис», причём не просто не понимает, а вообще никак на этот звук не реагирует. Японскую кошку полагается приманивать примерно тем же жестом пальцами, которым у нас принято звать людей. По этой же причине, кстати, не стоит пытаться поманить пальцем японца — в лучшем случае не поймёт, почему его зовут «кошачьим» жестом, в худшем — обидится.

Японские кошки даже мяукают по-японски. На словах это передать невозможно, но уж поверьте, мяукают они «не так». Однако услышать кошачье мяуканье на Окинаве не так-то просто: кошки там не только японоязычные, но ещё и молчаливые. Впрочем, это относится не только к кошкам, собаки там такие же неразговорчивые: за полгода я ни разу не слышал собачьего лая. Да что собаки, как-то, проходя мимо школьной спортплощадки, я с удивлением отметил, насколько тихо может быть на уроке физкультуры, если все школьники — японские!

Кстати, о собаках. Если уличных кошек на Окинаве полно, то вот бродячих собак я не заметил вообще ни одной. Да и домашние, которых хозяева выгуливали на поводках, тоже встречались нечасто: видимо, держать дома собаку в Японии ещё более затруднительно, чем кошку. Можно было бы предположить, что, под стать японским квартирам, собачки там тоже окажутся миниатюрными, однако в действительности на Окинаве весьма популярна порода, внешностью и размерами похожая на лайку, только с более короткой шерстью (ещё бы, в такую-то жару) и рыжего цвета.

И всё же, даже проживая в съёмном апато со строгими правилами насчёт кошек, собак и попугайчиков, возможность завести себе зверушку у японца всё же имеется. Первое, что приходит нам на ум при словах «домашние насекомые» — тараканы, постельные клопы, моль и прочие столь же неприятные соседи, при встрече с которыми принято хвататься за тапок или мухобойку. Содержание же жуков, пауков и даже сверчков в России — удел немногих оригиналов. А вот в Японии жуки-носороги (именуемый «кабутомуси») и жуки-олени («кувагата») в качестве домашних питомцев — явление не то, чтобы повсеместное, но уж точно не редкое. Поскольку жуки не шумят, не пахнут и при всём желании неспособны побеспокоить не в меру чувствительных соседей, суровые правила, запрещающие содержание животных, на домашнее жуководство обычно не распространяются. Пластиковые контейнеры для содержания жуков я не раз встречал в продаже в универмагах, а субстрат, в котором живут жуки, можно найти в зоомагазинах. Самих жуков приобретают в том же магазине, хотя, конечно, можно просто пойти и наловить в ближайшем лесу. Правда, как я подозреваю, наловить их не так-то просто, поскольку самому мне за полгода не то, что поймать — даже просто посмотреть на этих жуков впервые удалось только на выставке-продаже в «Саду бабочек Рюгудзё».

Зато с другим видом домашних насекомых мне довелось однажды познакомиться очень близко, хотя не могу сказать, что был рад этому знакомству. Было это в конце августа, вечером того дня, когда я вернулся из велосипедной поездки в Мемориальный парк ВМФ, разбитый на том месте, где в июне 1945 года располагался подземный штаб военно-морских сил Японии. Окно я держал открытым, сидеть летом при закрытых окнах вообще идея не очень хорошая, а на Окинаве и подавно: регулярное проветривание и прожаривание квартиры солнечным светом — необходимая мера против плесени. Так вот, сидя на кровати и при тусклом свете ночника разбирая и упаковывая свежие сувениры, я вдруг заметил тёмное пятно, скользнувшее ко мне в комнату через оконную раму и замершее на светлом фоне стены, как будто решая, куда ему дальше двинуться. Что это такое, я поначалу не разобрался, но как только разобрался, с трудом удержался от того, чтобы не схватиться за тапок. На светлых обоях восседал огромный тропический таракан, бесстыже шевеля ещё более огромными усами. Тараканов я не люблю категорически, так что представьте себе глубину и мощь обуявших меня эмоций с учётом того, что таракан этот оказался в два с лишним раза больше привычных мне размеров!

От немедленной расправы его спасло лишь своевременное осознание непреложной истины: если зрелище сидящего на стене гигантского таракана просто неприятно, этот же таракан, расплющенный тапком, станет ещё и омерзителен в самой крайней степени. Вообще тропические тараканы для меня не в диковинку: в Таиланде они попадаются на глаза довольно часто, да и на Окинаве я пару раз замечал, как какие-то крупные и очень шустрые «жуки» отчаянно улепётывают из-под ног, однако желания познакомиться с ними поближе у меня не возникало ни разу. Но в этот раз мне подумалось, что, раз уж подвернулся такой случай, отчего бы не приглядеться к окинавским тараканам повнимательнее, а разделяться с незваным гостем я всегда успею. Так что вместо тапка я взялся за камеру.

Окинавский таракан

Поскольку дело было вечером и света в комнате было явно недостаточно, я, недолго думая, прикрутил фотовспышку, подкрался к намеченной жертве моего фотоискусства и нажал на гашетку фотоаппарата. И свершилось отмщение! Получив в упор заряд «лучей смерти» из жерла фотовспышки, таракан был настолько потрясён и шокирован, что отвалился со стены и безжизненно рухнул на линолеум. Однако через пару секунд он пришёл в себя и резвой рысью понёсся по полу, цокая по линолеуму когтистыми лапами. Я же, по опыту зная, что с первой попытки фотография может не получиться и для полной уверенности нужно отснять несколько дублей, гонялся за ним с фотоаппаратом, не давая ему ни секунды покоя. Отчаявшись спастись бегством, таракан решил прибегнуть к крайним мерам: расправив крылья, он перелетел к противоположной стене и попытался укрыться за мебелью. Да-да, кроме всего прочего, окинавские тараканы могут летать, хоть и не очень хорошо.

Я к тому времени успел отснять достаточно кадров, и, отложив фотоаппарат, задумался, как быть дальше. Делить кров и пищу с этой усатой Годзиллой я не собирался совершенно точно, классический вариант с тапком меня не устраивал по эстетическим соображениям, а идти в офис на первый этаж попросить на пару минут бутылочку японского дихлофоса было уже поздно. Так что я поступил просто: открыл входную дверь и потребовал от насекомого немедленно убираться из моего жилища, в подкрепление своих слов шуганув таракана газетой. Однако то ли таракан попался несознательный, то ли говорить с ним нужно было исключительно по-японски, но изгнать его мне удалось только через пять минут отчаянных скачек с передвиганием мебели. Торжествующе показав вослед убегающему таракану известный жест, я захлопнул дверь. На этом моё знакомство с местными тараканами закончилось и за всё последующее время пребывания на Окинаве они меня больше не беспокоили, чего, к сожалению, я не могу сказать об окинавских комарах.

Вообще Окинава — почти идеальное место для отдыха на лоне природы. Впервые за многие годы мне довелось пожить в местах, где можно совершенно спокойно гулять по лугам и лесам, не опасаясь ни нацеплять энцефалитных клещей, как у меня на родине в Сибири, ни наступить на хвост моноклевой кобре, как в джунглях материковой Юго-Восточной Азии. В общем, быть бы Окинаве раем земным, кабы не местные комары.

Комар

Окинавский комар несколько отличается от всем нам хорошо знакомых кровососов, населяющих родные леса, поля и болота: он помельче, чёрного цвета, летает практически бесшумно, и услышать его тоненький звон удаётся лишь когда он пролетает у самого уха. А если его прихлопнуть, от него остаётся пятнышко чёрной пыльцы. Однако даже тёплый и солнечный климат не смог исправить гнусную комариную натуру: кусаются они ничуть не меньше сибирских. Первую неделю я тяжко страдал от набегов этих тварей: окна в моей квартире не закрывались с утра до позднего вечера, так что крылатые кровососы за день благополучно проникали через открытое окно, рассаживались по тёмным углам и выжидали, пока солнце не скроется за горизонтом. Но только лишь на Наху опускались сумерки, как они вылезали из своих укрытий и принимались бесшумно кружить по комнате, выжидая подходящего момента для нападения. Что я только ни делал: и вымораживал их потоками ледяного воздуха из кондиционера, и приманивал на светящийся экран телевизора, и даже ночами, заслышав едва уловимый предательский звон, полусонный вскакивал с кровати, включал свет и мутным взглядом окидывал всю комнату, не присел ли отдохнуть на стену летучий кровопивец. Однако как я ни старался, истребить всех комаров до единого мне удавалось далеко не каждый вечер, и тогда поутру я просыпался мрачный и искусанный.

Обнаружив однажды поутру особенно большое количество свежих зудящих укусов и пребывая от этого в особо злобном расположении духа, я твёрдо решил сегодня же раздобыть самое убойное средство от комаров, сколько бы оно ни стоило. На том самом перекрёстке, в честь которого был назван наш квартал, я в первый же день заприметил магазин, торговавший всякой всячиной от туалетной бумаги и бытовой химии до косметики и лекарств от простуды. Там-то я и разжился аппаратом с ничего не говорившим мне названием «Асуномат», однако рисунки на коробке, в которую этот «асуномат» был упакован, красноречиво сулили злую погибель всем комарам, какие только попадут под его воздействие. Вооружившись словарём и засев над иструкцией, примерно за час я разобрался, что мне в руки попал японский аналог нашего «Фумитокса», узнал, как этот прибор правильно применять, и тем же вечером опробовал его, включив за пару часов перед сном. Назавтра я проснулся бодрым, свежим и непокусанным, и с того дня комары беспокоили меня только лишь во время прогулок по тенистым уголкам японских парков.

Цикада

В японской культуре для каждого времени года найдётся свой символ: для весны — цветение сакуры, осень — время красных кленовых листьев, а японское лето невозможно представить без звона цикад. Правда, на Окинаве клёнов нет вовсе, а сакура цветёт в середине января, но вот цикады живут в точном соответствии с традиционными представлениями о японских временах года. Поскольку приехал я в самой середине лета, не услышать их я просто не мог: в июле на Окинаве даже самый ничтожный клочок зелени становится источником пронзительных цикадьих трелей. Однако звуки, издаваемые теми цикадами, что обычно обитают в городе, пением назвать никак нельзя, это скорее звонкое жужжание (в отличие от цикад, обитающих в Сибири, которые звучат гораздо мелодичнее), зато с громкостью у них дела обстоят более, чем отлично. Честно говоря, от соседства с цикадой, выводящей свои «запилы» прямо над головой, уже через минуту начинает звенеть в ушах. Самое удивительное, что, несмотря на столь громкий «голос», с головой выдающий присутствие цикады, увидеть её саму не так-то просто!

Бабочка, сидящая на покинутой шкурке цикады

О том, что цикады здесь есть, и в огромном количестве, свидетельствовали многочисленные хитиновые шкурки, прилепленные к стволам деревьев, листьям растений и даже каменным заборам. Сам процесс вылупления цикад мне не доводилось видеть ни разу: превращение личинки во взрослое насекомое происходит исключительно ночью, однако засохших личиночьих шкурок с огромными клешнями я успел насмотреться ещё в Таиланде и уже знал, откуда они берутся и кто из них выходит.

Несмотря на крупные размеры (цикады длиной с указательный палец для Окинавы не такая уж редкость), окрашены они неброско, а питаться и вообще проводить своё время предпочитают, скрывшись в листве, метрах в пяти над землёй, справедливо опасаясь суровой расплаты за свои музыкальные упражнения. Разглядеть среди листвы прильнувшую к стволу цикаду — задача не из лёгких, особенно если заранее не знать, как они выглядят, однако когда цикады собираются на дереве во множестве, рано или поздно хотя бы одна из них на глаза попадётся. Что интересно, цикады по каким-то особым, одним им известным признакам, делят деревья на «хорошие» и «плохие»: однажды мне довелось заметить куст, верхние ветви которого были буквально облеплены цикадами, в то время, как другой куст, росший рядом и точно такой же на вид, они подчёркнуто игнорировали.

Ещё одним любимым цикадьим развлечением, помимо музыкальных упражнений, было затаиться в кустах у тропинки, и, как только кто-нибудь приблизится к месту засады, вылететь у него перед самым носом, громко треща крыльями. Не знаю, как к этому относятся местные жители, а меня внезапно вылетающие буквально из ниоткуда здоровенные «жуки» изрядно нервировали, а как-то раз даже одна из цикад влетела мне в лоб как раз в тот момент, когда я спускался по лестнице.

Цикады с водопада Хидзи

Как я уже говорил, цикады — существа исключительно летние, и чем ближе подбиралась к Окинаве осень, тем реже они попадались на глаза. Иной раз, прогуливаясь по парку, я находил на дорожке по несколько цикад, без единого внешнего повреждения, однако абсолютно безжизненных, как будто, исчерпав все жизненные силы до последней капли, они подобно листьям, опали с деревьев. Самых последних цикад мне довелось встретить в начале октября в Ямбару, по дороге к водопаду Хидзи. Нашёл я их всё так же — по издаваемому ими звуку; как оказалось, обитающие в лесу цикады относятся совсем к другому виду, вместо того, чтобы забираться в кроны деревьев, спокойно сидят на стволах невысоко над землёй, а издаваемые ими трели не так режут слух. Подобраться к ним поближе и сфотографировать оказалось совсем несложно.

Цикада-бабочка. Миниатюрная и молчаливая.

Вслед за летом даже на Окинаве неизбежно наступает осень, а осень на Окинаве — время стрекоз. Внешностью своей окинавские стрекозы вряд ли кого-то удивят: они, в общем-то, мало чем отличаются от привычных нам, но вот количество их поражает воображение. Как-то в спортивном парке, куда я забрёл жарким сентябрьским вечером распить бутылочку витаминного напитка «Gym», мне довелось увидеть самую настоящую тучу, состоявшую из тысяч стрекоз, вылетевших на вечернюю охоту.

Та самая «томбо»

А ещё именно стрекозам я обязан своей первой на Окинаве языковой практикой. Дело было так: бродя по всё тому же парку Асахигаока (который ещё не раз будет помянут в этой истории), я углядел сидевшую на веточке ярко-красную стрекозу, достал из сумки фотик, принялся самозабвенно её снимать. Надо заметить, процесс фотографирования всякой мелкой живности требует глубочайшего сосредоточения, так что, с головой погрузившись в фотоохоту за стрекозой, я не заметил пожилого японца, прогуливавшегося по той же дорожке. А вот он меня заметил, заинтересовался и спросил, что я там такое нашёл. Как я уже не единожды упонимал, на момент приезда мой японский вообще оставлял желать много лучшего, а уж в названиях животных я и вовсе был не силён. То есть, как называются по-японски котики-пёсики-птички-рыбки, я, конечно знал, а вот жучки-паучки в моём словарном запасе были представлены исключительно словом «муси», которым с одинаковым успехом можно назвать и едва заметного глазу местного муравья, и огромную чёрную бабочку-парусника. Так что я сообщил, что у меня тут «занятная букашка», которую я фотографирую, и, показав пальцем на стрекозу, поинтересовался, как это самое «муси» вообще называется. Тут-то я и узнал, что передо мной не просто какое-то «муси», а самое настоящее «томбо».

Стрекозы с водопада Хидзи

Однако более всего, конечно, впечатляют бабочки, увидеть которых на Окинаве можно круглый год, и в трицатиградусную летнюю жару, и среди зимы. Бабочек там огромное множество, причём таких, каких жителю средней полосы России не то, что увидеть, но подчас даже и вообразить трудно. И для того, чтобы встретить всех этих невообразимых существ, даже не обязательно забираться в глухие леса, куда не ступала нога человека: большинство фотографий я сделал во всё том же парке Асахигаока, что располагался по дороге на пляж и в пяти минутах ходьбы от моего дома. Что же до японских бабочек, то начну я свой рассказ с бражников.

Бражники — существа поистине удивительные. В Сибири увидеть бражника вообще непросто, а если даже и повезёт, то далеко не каждый догадается, что видит перед собой бабочку. Те, кому бражник попадается на глаза днём, либо вовсе не обращают на него внимания, полагая, что видят шмеля-переростка, либо принимают его за колибри, и, при особо удачном стечении обстоятельств, городская пресса радует охочую до сенсаций публику сообщением о замечательном открытии местного жителя, обнаружившего знаменитую американскую птичку в своём огороде. А вот бражник, в глухую полночь залетевший через открытую форточку на огонёк телевизора, в рассказах очевидцев чаще представлен как «гигантский шершень» или даже «чорт с крыльями». Хотя на самом деле бражники — повторюсь — всего лишь симпатичные толстенькие бабочки, редкие и, разумеется, совершенно безобидные.

Если дома эти бабочки мне попадались на глаза не чаще двух раз в год, то в первую же свою прогулку по парку я перевыполнил пятилетний план по просмотру бражников, поскольку над цветочными зарослями их летало никак не меньше десятка. В отличие от привычных нам бабочек, бражники на цветы не садятся вовсе, предпочитая вместо этого на несколько секунд зависать в воздухе над соцветиями, и орудовать внутри венчика своими длинными хоботками. Разглядеть столь непоседливых существ во всех подробностях оказалось делом нелёгким, так что в следующий раз я пришёл с фотоаппаратом и твёрдым намерением сфотографировать неуловимых летунов. Однако даже для фотоаппарата бражники оказались слишком быстрыми: японская автоматика чаще всего не успевала сфокусироваться на беспокойных насекомых, а находящиеся в непрерывном движении крылья выглядели смазанными даже на выдержке в 1/500 секунды!

Бражники

Тем не менее, сделать некоторое количество более или менее пристойных снимков мне всё-таки удалось, благодаря чему я могу продемонстрировать вам местных бражников во всей красе. Как видите, это и правда очень милые и симпатичные существа с большими глазами и забавными пушистыми «кисточками» на хвосте. Хотя с тем, что они действительно не укладываются в традиционные представления о том, как должна выглядеть бабочка, спорить не буду.

Впрочем, бабочки более привычной нам внешности там тоже имеются в избытке. За полгода мне довелось заснять хорошо, если половину обитающих на Окинаве бабочек, и за каждым из снимков стоит своя история. Рассказать их все, к сожалению, не представляется возможным, поскольку в этом случае моё повествование станет непозволительно длинным, однако одной из них я всё-таки уделю чуть больше внимания, чем прочим.

Вероятно, для местных жителей эта бабочка столь же привычна и обыденна, как отдыхающая на проводах белая цапля или черепаха на берегу протекающей через город речки, однако на пришельца из далёкой северной страны она производит поистине неизгладимое впечатление. Впрочем, тут я не одинок: однажды мне довелось оказаться в «Саду бабочек Рюгудзё» одновременно с японской туристической группой из какого-то другого, надо полагать, более северного региона. И, судя, по возгласам «Сугой!» и «Кирэй!», они были поражены и очарованы этими бабочками ничуть не меньше, чем я в своё время.

Оогомадара

Как ни странно, бабочка, вызывающая столь неподдельный восторг, не может похвастать ни яркостью красок, ни вычурностью форм. Окажись она раза в два поменьше и живи в России, быть бы ей неминуемо зачисленной в капустницы со всеми вытекающими из этого печальными последствиями. Однако ей повезло обитать на Окинаве, где её почтительно называют «Оогомадара», что в приблизительном переводе означает «Большая пятнистая бабочка», и это название подходит ей как нельзя лучше, с одной лишь незначительной оговоркой. Бабочка эта не просто «большая», она гигантская!

Гусеница оогомадары

Впервые я их заметил в конце первой же недели моего пребывания на Окинаве во всё том же парке Асахигаока, где они облюбовали самый тенистый и безлюдный уголок, а ещё месяц спустя из надписей на плакатах в саду бабочек Рюгудзё я узнал, как зовут в Японии этих красавиц. Лето понемногу закончилось, по ночам стало не так жарко, потом пришла осень с дождями, которую закономерно сменила зима, а большие белые бабочки всё так же летали над парковыми аллеями и в октябре, и в ноябре, и в новогодние праздники.

За несколько дней до отъезда Йоко-сэнсэй спросила меня, есть ли в Нахе что-нибудь такое, чего я ещё не видел, но хотел бы. И я ответил, что слышал, что ни разу не видел, как цветёт сакура, а на Окинаве она вроде бы как раз расцветает к середине января. Она пообещала разузнать, где поблизости растут сакуры, а через пару дней сообщила, что деревья сакуры растут совсем неподалёку в спортивном парке Манко, что на них сейчас как раз распускаются первые цветы, и предложила показать мне их лично. Несмотря на то, что в том парке я в хорошую погоду бывал каждую неделю и даже не по одному разу, где там растут сакуры, я не имел ни малейшего представления. Я, собственно, даже не знал, как они выглядят в то время, когда на них нет цветов! Поэтому от помощи я отказываться не стал, и мы отправились в парк.

Цветок сакуры

Как только Йоко-сэнсэй указала мне на свежераспустившиеся розовые бутоны, я, кажется, впервые почувствовал себя тем самым легендарным «бака гайдзином», по незнанию попадающим в самые нелепые ситуации. Сакурами там была засажена вся главная аллея парка, по которой я за эти полгода прогуливался несчётное количество раз. Мало того, чуть ли не на каждом дереве висела табличка с названием на японском и на латыни (которые я, конечно же, перестал замечать уже на второй день после приезда). А ещё от Йоко-сэнсей я узнал, как мне не повезло с погодой: обычно в середине января сакура уже цветёт вовсю, однако в тот год зима выдалась необычно холодной, из-за чего в положенный срок цветы лишь только-только начали распускаться, отчего назначенный на 12 января фестиваль по поводу цветения сакуры пришлось перенести на более поздний срок.

Я же, в свою очередь, спросил у Йоко-сэнсэй, доводилось ли ей бывать в «саду бабочек» - и тут уже пришла её очередь удивляться, что такое место вообще есть в городе, и что находится оно всего лишь в минуте ходьбы. «Сад», конечно, слишком громкое название для пары теплиц, в одной из которых ровными рядами выстроены горшки с кормовыми растениями для гусениц, а в другой царит вечное лето, и среди искусственных джунглей лениво порхают белые бабочки. В стремлении японцев пронумеровать и подписать всё, что только возможно, я убеждался не единожды: вряд ли в городской черте Нахи получится найти дерево, на котором не висела бы табличка с числом, и даже на крышках канализационных люков выбиты серийные номера. Однако именно в «саду бабочек» мне довелось увидеть апофеоз национального стремления к упорядоченности: даже бабочки там оказались аккуратно пронумерованы!

После того, как мне довелось увидеть цветение сакуры, я уже решил, что мой лимит чудес исчерпан, однако Окинава напоследок решила подарить мне ещё одно незабываемое зрелище. Насмотревшись на бабочек, мы уже было собрались уходить, как мне на глаза попался небольшой кустик, украшенный куколками оогомадар.

Куколка оогомадары

Рождение бабочки

Куколки эти, висящие на тонких паутинках, словно изысканные украшения, и сами по себе привлекают внимание своим ярко-золотым цветом, однако я заметил нечто ещё более интересное: одна из куколок лопнула и из неё торчала пушистая мордочка новорожденной бабочки. У Йоко-сэнсэй никаких неотложных дел не было, я тем более никуда не спешил, так что следующие полчаса мы, затаив дыхание, наблюдали за рождением новой жизни.

Бабочка тем временем, активно работая лапками, понемногу вылезала из сковывавшего её кокона, и, в конце-концов, покинула свою колыбель. Поначалу в этом непривлекательном существе с измятыми крыльями непросто было узнать будущую гордость и красоту окинавских чешуекрылых.

Однако прошло немногим больше получаса, как пожухлые крылья расправились, и бабочка приняла тот самый нарядный вид, который так поразил меня в день, когда мне впервые довелось увидеть оогомадару.

«Синий адмирал»

А вот этого «синего адмирала» я сфотографировал, когда впервые отправился смотреть замок Сюри. Я было поравнялся с молодой японской семьёй, как вдруг из травы вылетела крупная бабочка и уселась прямо на веер, который держал в руках отец семейства. Жена, по японской традиции, потянулась за мобильником, дочка взялась фотографировать бабочку на игровую приставку (как оказалось, нынешнее поколение японских карманных игр оборудовано камерами), ну а я, из всех подходящих к ситуации слов, вспомнив только «гомэннасай» и «тётто маттэ», поспешил присоединиться к фотографированию.

Кроме «синего адмирала» в Японии водится ещё и «красный адмирал». Его мне довелось сфотографировать первого января. В тот день я проснулся уже заполдень и отправился в парк подышать свежим воздухом. Видимо, не я один перестарался, встречая Новый год: бабочка, лениво распластавшись на каменных ступенях, и даже не думала улетать, пока я ползал над ней с фотоаппаратом.

«Красный адмирал»

Если оогомадара — самая заметная и известная бабочка Окинавы, то самая вычурная, несомненно, та, что носит в Японии название イシガケチョウ («исигакэтё:») - «Бабочка-скалистый утёс». Впервые увидев эту бабочку на фотографии в «Рюгудзё», я сразу же проникся мыслью, что было бы здорово её если не сфотографировать, то хотя бы увидеть. И через пару месяцев моё желание исполнилось: в очередные каникулы выбравшись на водопад Хидзи, я по дороге встретил не меньше десятка этих «исигакэтё:», летавших над придорожными кустами. Одну из них мне даже удалось осторожно пересадить на свой палец и рассмотреть вблизи во всех подробностях! А ближе к зиме, на моё счастье, несколько таких бабочек залетели в парк Асахигаока как раз в тот момент, когда я отдыхал там с фотоаппаратом.

イシガケチョウ

А чтобы дать вам хотя бы приблизительное представление о разнообразии местных насекомых, позвольте показать ещё немного фото без комментариев:

Где водятся бабочки, там, разумеется, есть и цветы, а самые заметные из окинавских цветов это, конечно же, гибискусы. До посещения Окинавы единственное, что я знал о гибискусах — что из его цветов делают чай каркадэ, однако как этот гибискус выглядит, не имел ни малейшего представления. Как оказалось, произрастающие на Окинаве гибискусы — это кусты с крупными яркими цветами, встречающиеся там повсеместно и цветущие едва ли не круглый год. В городе их высаживают вдоль дорог или в виде зелёных изгородей и регулярно подстригают, за городом же гибискус растёт, как ему вздумается.

Цветут они по-разному, чаще всего можно заметить красные бутоны, однако в спортивном парке Манко разнообразие гибискусов просто поражает: там можно увидеть и жёлтые, и почти белые, и бледно-розовые, и даже лиловые цветы. Несмотря на крайне широкое распространение гибискусов по всему острову (гибискус даже стал символом города Окинава), даже сами окинавцы называют эти цветы на западный манер - «хайбискасу», а существует ли у этих цветов исконно японское название, я даже не знаю.

Дерево トックリキワタ

О сакуре, и её цветении, и о том, как мне удалось увидеть его лишь одним глазком, я уже рассказывал. А вот о чём я ещё не говорил, так это о дереве «トックリキワタ» («токкурикивата»), которое такой широкой известностью, как сакура, не пользуется, однако во время цветения, пожалуй, не менее красиво. В отличие от сакуры, цветы которой славятся своей недолговечностью, цветущие деревья токкурикивата мне доводилось видеть с ноября и до самого отъезда. Во время одной из моих поездок по городу мне случилось оказаться на улице, по обе стороны которой были высажены эти деревья — и впечатление от поездки под непроницаемым для лучей света пологом из розовых цветов у меня остались самые незабываемые.

Самой популярной на Окинаве птицей, без сомнения, является «ямбару куина», по популярности лишь немного отстающая от сисы. Однако, несмотря на огромное количество её изображений, встретить которые можно везде и всюду (эта птица даже стала одним из символов Окинавы), увидеть её вживую довелось лишь очень немногим. Обитает она исключительно в лесах малонаселённой северной части Окинавы, численность вида невелика, летать не умеет вовсе и потому старается лишний раз никому не попадаться на глаза. По всем этим причинам ей удавалось более тысячи лет благополучно скрываться от учёных, и лишь в 70-х годах прошлого века существование ямбару куины получило официальное признание.

Поскольку у меня не было возможности посвятить годик-другой комфортабельному блужданию по лесам Ямбару (о чём я очень и очень сожалею), живую ямбару куину я тоже не видел. Однако мне заполучить фотографию этой птицы всё-таки удалось, пусть даже и несколько необычным путём.

Ямбару куина, вырезанная из дерева

Кто-то, возможно, подумает, что я отправился в местный краеведческий музей и сфотографировал чучело этой птицы, однако в действительности всё было гораздо интересней.

В очередной раз проходя мимо музея префектуры, я заметил постер, приглашающий посетить выставку чего-то под названием «ба:дока:бингу». Что это такое, я не имел ни малейшего представления, однако на постере был изображён сидящий на веточке дятел. Сопоставив оба факта, я догадался, что ба:дока:бингу» - это английское слово, исковерканное по правилам японской грамматики и имеющее какое-то отношение к птицам. Чуть ниже было написано, что сегодня — последний день выставки, и что вход на неё бесплатный, так что я решительно отложил в сторонку все свои текущие планы и направился в музей.

Преодолев лабиринт коридоров и добравшись до экспозиции, я и сам поначалу подумал, что попал на выставку чучел местных пернатых — настолько реалистично выглядели птицы. Однако разложенные на столе экспонаты — от грубо оструганной деревянной заготовки до полностью раскрашенного японского свиристеля, иллюстрирующие весь процесс изготовления птички, раскрывали тайну их происхождения: все птицы в комнате были вырезаны из дерева, а непонятное слово, прочитанное мною на афише, расшифровывалось как «bird carving», или вырезание птиц из дерева.

Удод. Тоже вырезан из дерева и тоже встречается на Окинаве.

Автор всех представленных работ присутствовал здесь же, рассказывая о тонкостях процесса и отвечая на вопросы. Как оказалось, хобби это в Японии имеет множество приверженцев, которые уже несколько лет подряд проводят конкурсы, устраивают всеяпонские конвенты и даже издают ежегодник, где публикуются снимки лучших работ. Однако создавать птичек из дерева совсем непросто, и на изготовление каждой из них у автора уходит месяц-полтора, причём работа эта очень тонкая и кропотливая, требующая специфических инструментов и огромного терпения и аккуратности. Всего было выставлено около двух десятков птиц, так что можете представить, сколько времени у автора ушло на их изготовление. Мне же, не умеющему даже рисовать, оставалось лишь удивляться и восхищаться.

メジロ

Для меня, однако, символом пернатым символом Японии стала не редкостная ямбару куина, а небольшая и скромная птичка メジロ («мэдзиро»), цветом и размером похожая на синицу. Название своё она получила из-за круглого белого пятна вокруг глаз, по которому её можно безошибочно определить среди мелких пернатых Японии. Кстати, я оказался далеко не единственным, кто выделил эту птичку из множества прочих: сюжет «мэдзиро, притаившаяся на ветке цветущей сакуры», очень популярен у японских фотографов-любителей живой природы.

Синий каменный дрозд

Другая птица, присутствие которой на Окинаве не заметит разве что слепой — синий каменный дрозд — ничем особо не замечателен, за исключением того, то он стал первой птицей, которую мне довелось сфотографировать по прибытии в Японию. Что, впрочем, и не удивительно, поскольку людей они не боятся, а встретить их можно везде, где есть хоть какая-нибудь растительность.

Все мы знаем ещё со школы, а то и ранее, что когда в Россию приходит осень, перелётные птицы улетают на юг. Мысль эта для нас настолько привычна, что мы даже не задумываемся, а куда именно на юг они улетают, где они там живут и как проводят зиму. Я, в общем-то, и сам не особо интересовался, что там и как у них осенью. Ну улетают и улетают, не стоит их за это винить. Я бы и сам улетел, если б мог, но не в этом дело.

Как-то однажды то ли в июле, то ли в августе, разыскивая информацию о местных достопримечательностях, я наткнулся на небольшую статью о местной фауне, из которой мне довелось узнать, что Окинава, кроме всего прочего, является излюбленным местом зимовки множества видов перелётных птиц. И зимуют они не где-нибудь на берегах нетронутых озёр, скрытых в непролазных чащах за стеной крутых гор, а прямо здесь, в городе, в мангровых лесах, покрывающих берега Кокубагавы.

Мангровые леса вдоль берегов Кокубагавы

При словах «мангровый лес» обычно представляется нечто величественное: вековые деревья, скрывающие солнечный свет, свисающие лианы, таинственные шорохи, затаившиеся в кронах птицы, перекликающиеся на все голоса... Действительность гораздо скромнее. Таинственные мангровые леса в действительности являют собой полосу грязи, тянущуюся на много километров вдоль берега, на которой произрастают то ли не очень высокие деревья, то ли очень высокие кусты. Да и сама Кокубагава хоть и широка, но полноводной её не назовёшь: во время отлива большая белая цапля может прогуливаться чуть ли не посередине русла, не рискуя испачкать белые пёрышки на груди. А ещё вид этой реки наводит на мысли, что и в Японии далеко не всё гладко с чистотой и бережным отношением к окружающей среде: с моста открывается замечательный вид на автомобильные покрышки, пластиковые бутылки, ржавые остовы древних мопедов, скелет сгнившего в незапамятные времена дивана и ещё невесть какой хлам, навеки впечатавшийся в полужидкую грязь.

И тем не менее, перелётные птицы отчего-то настолько полюбили берега Кокубагавы, что это зимовье считается одним из крупнейших в Юго-восточной Азии. Неудивительно, что именно там и расположился «Manko waterbird and wetland center» - центр изучения водных птиц и болотистых местностей. Примерно с середины сентября на Окинаву начинают подтягиваться стаи перелётных птиц, а вслед за ними — орнитологи-любители с большими биноклями и ещё большими фотоаппаратами, стремящиеся сюда ради того, чтобы прогуляться по деревянным помостам, воздвигнутым над вековечной грязью, и своими глазами увидеть десятки видов птиц, избравших в качестве зимнего пристанища это не слишком привлекательное место.

Для тех же, кто от орнитологии далёк и в пернатых не разбирается вовсе, однако, глядя с высоты на прогуливающихся цапель, нет-нет, да и задастся вопросом: «А интересно всё-таки, как называется вон та птичка?», посередине моста Тоёмиохаси присутствует небольшая галерея из кафельных плиток с изображениями местных птиц, их японскими и латинскими названиями и кратким их описанием.

Одними из первых появляются скопы, которых в Японии называют «мисаго» - крупные красивые птицы, обычно парящие высоко в небе, и лишь изредка падающие камнем на водную гладь, чтобы выдернуть из воды зазевавшуюся рыбину.

Чуть позже прилетают цапли, большие и маленькие, чёрные, белые и серые — каких там только нет! Окинавцам вид цапли, отдыхающей на дереве посреди города или неторопливо прогуливающейся вдоль пляжа, привычен и особого интереса не вызывает, а вот я даже после пяти месяцев жизни в Нахе, белую цаплю, стоящую в декоративном водоёме в парке посреди города всё равно воспринимал как маленькое чудо.

Река Адзягава, северная Наха.

Выпь на реке Адзягава

А ещё на Окинаве мне посчастливилось увидеть самую настоящую выпь. Нельзя не признать, что, несмотря на неброскую окраску, птица эта обладает яркой харизмой, а её грустный и одинокий вид никого не оставит равнодушным. И опять же, чтобы её увидеть, не нужно забираться в дебри, где не ступала нога человека. Достаточно лишь найти на карте речку Адзягава, что протекает на севере Нахи, сесть на велосипед, и минут через сорок вы окажетесь в царстве цапель, куликов и выпей. Если же вдруг вам улыбнётся счастье обзавестись квартирой в одном из стоящих вдоль этой речки многоэтажных домов, всю эту живность вы сможете созерцать прямо с балкона.

Мне же свой самый удачный фотоснимок выпи и вовсе удалось сделать совершенно случайно: уже на закате, возвращаясь с острова Сэнага, куда я отправился отчасти чтобы поснимать садящиеся самолёты, а скорее — чтобы в прекрасный тёплый и солнечный день не сидеть дома, я остановился на светофоре и мой взгляд случайно упал в канаву ливневой канализации. Там-то я и заметил нахохлившуюся и пребывавшую в самом мрачном расположении духа выпь. Оно и неудивительно: стоя босиком в бетонной канаве посреди грязной лужи, трудно сохранять бодрость духа и позитивный настрой. Ни на что особо не надеясь (даже городские выпи очень осторожны и человека близко к себе не подпускают), я достал фотоаппарат, опёрся на железный заборчик, ограждавший канаву, и принялся снимать. То ли удача в этот день была ко мне особенно благосклонна, то ли птица пребывала в настолько глубокой депрессии, что развеять её не смогла даже фотовспышка, однако выпь я заснял, что называется, в полный рост. Окрылённый успехом, я уже подумывал, чтобы перелезть через заборчик и подобраться ещё ближе, но тут выпь сочла, что вся эта суета её утомила, пронзительным криком выразила своё неудовольствие и скрылась в неизвестном направлении.

С приближением ночи дневные птицы прячутся по деревьям, и в свои права вступают летучие мыши. Я очень долго не мог понять, что за чёрные тени иногда проносились у меня над головой на фоне звёздного неба. Вороны? Совы? В темноте было не разобрать. Поэтому на очередном занятии я спросил у Йоко-сэнсэй, что это такое летает по ночам над городом. Оказалось, что это — летучие мыши (точнее, летучие лисицы), которые по-японски называются «ко:мори». По ночам они летают над городами и весями Окинавы, пугая своим бесшумным полётом излишне внимательных иностранцев, а днём висят вниз головой в кронах деревьев, скрываясь от глаз людских. Собственно, широко известное в Японии, а с недавних пор и у нас словечко «хикикомори» как раз и означает «висящую летучую мышь».

Летучая лисица на проводах

Правда, с тех пор, как на Окинаву пришёл технический прогресс и принёс с собой километры всевозможных проводов, проброшенных прямо по воздуху, у летучих мышей появилось новое развлечение. Презрев заветы предков, они изо всех сил стараются приобщиться к высоким технологиям и зависнуть на проводах. Именно за этим занятием я и застал их однажды, возвращаясь из поездки в «Okinawa World». Сумерки застали меня где-то на окраинах Яэсэ километрах в десяти от Нахи, и я изо всех сил налегал на педали велосипеда, стремясь проехать как можно больше, пока не стемнело окончательно, как вдруг заметил, что на тянущиеся вдоль дороги провода опустилась пара летучих лисиц. Благие намерения вернуться домой пораньше тут же были задвинуты в самый дальний и пыльный угол сознания, а сам я немедленно спешился и полез в рюкзак за фотоаппаратом.

Большая часть моей жизни прошла в Сибири, где природа не слишком-то дружелюбна к человеку: с ранней весны и до поздней осени зверствует энцефалитный клещ, а на лесной тропинке, если очень не повезёт, вполне можно повстречать медведя. Впрочем, джунгли Юго-Восточной Азии по количеству неприятных сюрпризов ничуть не уступают сибирской тайге: если, прогуливаясь по лесу в сандалиях, вам доведётся без должного почтения пнуть королевскую кобру или ленточного крайта, это будет очень большой и, скорее всего, последней ошибкой в вашей жизни.

Окинава — место восхитительно безопасное, где можно беспечно бродить по траве босиком и почти безбоязненно бродить по любым зарослям. Почему «почти»? Потому что Окинава — это рай земной, однако даже в раю найдётся место для своего змея. А самая известная из окинавских змей (и она же — самое опасное животное на острове) это, несомненно, хабу.

Прогуливаясь по городу, я не раз замечал в самых неожиданных местах таблички с надписью «ハブに注意» (“берегись хабу!”) и изображением пятнистой змейки специально для тех, кто не умеет читать иероглифы. Если судить по числу табличек, даже в центре города хабу должны гирляндами свисать с деревьев и глядеть десятками голодных глаз из каждой подворотни. Однако прошла неделя, вторая, третья, а я так и не встретил ни одной хабу!

И вот однажды, когда когнитивный диссонанс между наличием табличек и отсутствием хабу накрыл меня с головой, я спросил у Хига-сэнсэй, доводилось ли ей встречать в городе хабу? «А, хабу? Нет, в городе ни разу не видела. В «Okinawa World» есть, там можно посмотреть.» С табличками же всё оказалось просто: хабу в тех местах, где воздвигнуты таблички, когда-то, несомненно, видели, но когда именно, про то помнят лишь аксакалы. Однако безопасность превыше всего, и потому таблички подновляются регулярно.

И всё-таки мне очень хотелось увидеть хабу, и потому, как только выдались свободные выходные, я отправился в тематический парк «Okinawa World». Конечно, там и кроме хабу есть, на что посмотреть: можно, к примеру, поиграть с окинавскими ящерками или сфотографироваться с тигровым питоном, однако ящерки и питоны — обычный аттракцион для туристов в любой экзотической стране, а вот открытый вольер с ядовитыми змеями, где их можно наблюдать без помех в виде стёкол и сеток — совсем другое дело.

Путь к заветному вольеру лежал через музей хабу, где посетители знакомятся с разными аспектами бытия этих существ. Как оказалось на Окинаве обитает две разновидности этих змей: просто «хабу», крупные, окрашеные в жёлтый с чёрным орнаментом, и «химэхабу», помельче и не такие яркие. Несмотря на мрачную репутацию самого опасного существа Окинавы, в действительности хабу не так уж ядовиты. Хотя в сельской местности хабу и до сих пор кусают людей не так уж редко, при своевременном оказании медицинской помощи угроза минимальна: последний случай смертельным исходом был аж в 1995 году.

Покинув выставку скелетов хабу, ядовитых зубов хабу, чучел хабу и хабу, замаринованных в стеклянных банках, я направился на «змеиное шоу», где ведущая шоу рассказала публике о физиологии хабу и её повадках, используя при этом живую змею в качестве наглядного пособия. По окончании шоу, пройдя мимо застеклённых террариумов, из которых равнодушно взирали на меня скучающие змеи, я добрался до конечного пункта моего путешествия: огороженной бетонной ямы, внутри которой был воссоздан кусочек окинавского леса.

И, конечно же, там были хабу. Хабу отдыхали на деревьях, неторопливо скользили по камням, отдыхали в тенистой пещере и плескались в искусственном водоёме. В общем, хабу там было такое количество, что иному зрителю стало бы не по себе. Я же, наоборот, поспешил предаться самозабвенному фотографированию змей.

Однако не ко всем хабу судьба оказалась столь благосклонна, чтобы предоставить им беззаботно резвиться в огороженом вольере. Дело в том, что хабу на Окинаве разводят в промышленных масштабах. Яд хабу, как и многих других змей, имеет медицинское применение, однако нередко они заканчивают свою жизнь в качестве главного ингредиента «хабусю», или, попросту говоря, змеиной настойки.

Купить это зелье можно как в самом «Okinawa World», так и едва ли не в любой «туристической» лавке на Кокусай-дори, хоть в сувенирном исполнении (то есть в большой банке, на дне которой покоится свернувшаяся кольцом заспиртованная хабу), хоть в обычных бутылках разного калибра и безо всяких змей внутри. Изготавливается она на основе авамори — местного аналога водки, имеет крепость от 25 до 35 градусов и стоит не сказать, чтобы очень дорого.

Хабусю в подарочном исполнении

Если в большинстве азиатских стран змеиные настойки выпускаются большей частью для падких на экзотику туристов и для питья не предназначены в принципе, то на Окинаве приготовление хабусю — традиционный народный промысел, в новое время переведённый на промышленные рельсы. Секрет специфической популярности этого золотистого сладковатого напитка прост: ещё в давние времена окинавцы подметили удивительную способность хабу спариваться до 26 часов подряд. Так что не вызывает удивления бытующее поверье, что регулярное употребление этой настойки позволит достичь столь же выдающихся результатов. Сколько в нём правды, сказать не могу, однако на любителей «змеюковки» на Окинаве смотрят косо.

Однако дикие змеи на Окинаве тоже встречаются, и мне даже повезло одну из них увидеть. Правда, это оказалась не хабу, великая и ужасная, а совершенно безобидная «рюкюаохэби», да и та, завидев меня, поспешила скрыться в ливневой канализации, так что сфотографировать мне удалось только лишь от японской змеи хвост.

В общем, приехав на Окинаву, змей можно не бояться. Гораздо больше меня беспокоили пауки, которые не так опасны, но зато и встречаются чуть ли не повсеместно.

В первую очередь на память приходят пауки-кругопряды. Эти огромные (двадцатисантиметровый паук там в порядке вещей), лоснящиеся монстры одним своим видом нервируют до крайности, а если ещё принять во внимание их отвратительную привычку плести свою паутину до двух метров в диаметре, растягивая её между соседними деревьями и перегораживая тропинки... В общем, пауков-кругопрядов я невзлюбил сразу.

На их фоне местные тарантулы, которые и размером помельче (сантиметров восемь-десять от силы), и на вид пушистее — милейшие существа. Тем более, что их и увидеть не так-то просто, лично мне за все полгода встретилось лишь два таких, причём один был на моих глазах насмерть зажален местной осой.

А ещё на Окинаве можно встретить небольших окрашенных в ярко-жёлтый с чёрными полосами цвет пауков, в России известных как «пауки-осы». Обитают они большей частью в траве, невысоко над землёй, и, кроме характерной окраски, узнаются по паутине с толстой зигзагообразной нитью. Того паука, который представлен на фото, я заснял в спортивном парке Манко, где он растянул свою ловчую сеть на клумбе аккурат между двумя прогулочными дорожками. Особой угрозы эти пауки не представляют, однако кусаются, как говорят, очень больно.

В общем, вы наверняка уже прониклись мыслью, что Окинава — рай земной для всякого любителя природы, где за считанные месяцы можно увидеть всяких удивительных существ не меньше, чем в ином зоопарке. И это при том, что я не рассказал ни о морской черепахе, которую мне как-то случилось увидеть с набережной, ни о путешествующих по пляжу раках-отшельниках, ни о клопах, сияющих подобно светлячкам в сумраке лесов возле Сэфа-Утаки, ни об утках, лениво пасущихся по берегам пруда, что находится под стенами замка Сюри... И всё это я видел, просто гуляя в городских парках, разъезжая на велосипеде по окрестностям и изредка выбираясь на проторённые тропы к местным достопримечательностям. Однако возьмись я рассказать обо всей живности, достойной хотя бы пары слов, эта часть статьи не была бы закончена и через год. Ну а о том, сколько всего я не успел увидеть, остаётся лишь догадываться. А потому далее за меня пусть расскажут фотоснимки.

Жук-бронзовка на цветке гибискуса

Портрет японской осы

И ещё один окинавский котик

Маленькая окинавская оска

Голубь на заборе военной базы в Нахе

Черепахи в прудике парка Мацуяма

Через полчаса после дождя

Самая крупная бабочка Окинавы

Рак-отшельник на пляже Нам-но Уэ

Драгоценный клоп из Сэфа-Утаки

Ящерка с острова Сэнага

Муха-журчалка

野良猫しゃん

Оогомадара на пассифлоре

Влюблённые бабочки

... продолжение ...