ОКИНАВА - 3

Ссылка на первую часть статьи.

Ссылка на вторую часть статьи.

Первая неделя на Окинаве, как ни странно, прошла почти незаметно и не ознаменовалась ничем, кроме множества мелких бытовых проблем: я обустраивался на новом месте, постигал правила сортировки мусора и прочие мелочи японского быта, с многими из которых жителям России в силу более сухого и прохладного климата практически не встречаются. Так, например, утро любого погожего дня у меня начиналось с вывешивания на просушку матраса и всего постельного белья. Если же день выдавался непогожим и дождливым, это означало, что спать мне придётся на влажной от пота постели. При стопроцентной влажности ни простыня, ни, тем более, свежепостиранная одежда за день высохнуть не успевали. Правда, как выяснилось, «на руках» в Японии никто особо не стирает. Японцы, живущие на съёмных квартирах и собственной стиральной машинки не имеющие, обычно пользуются услугами «койн рандори» (с ударением на последний слог).

Заведение это представляет собой комнату, заставленную стиральными и сушильными машинами, а если повезёт, рядом найдётся ещё одна комнатка — «зал ожидания», где можно поскучать полчаса, пока стиральный агрегат возвращает чистоту вашей одежде. В INLINK такая «прачечная самообслуживания» обнаружилась на первом этаже, стирка стоила сто йен, сушка — ещё столько же, зато стиральный порошок был бесплатный (как выяснилось позже, не все подобные заведения столь щедры; кое-где порошок нужно приносить с собой). Также от наших преподавателей я узнал, что в «койн рандори», случается, орудуют «ситаги доробо» — «бельевые воры», крадущие женское нижнее бельё прямо из стиральных машин. Однако мужчинам на этот счёт беспокоиться не приходится, по крайней мере, на мою одёжку за полгода никто ни разу не позарился.

Что же касается мусора, правила в INLINK на этот счёт были довольно либеральные. То есть достаточно было лишь разложить по отдельным пакетам пластик, стекло, жестяные банки и пищевые отходы, после чего покидать все эти пакеты в общий контейнер, а всё остальное брала на себя компания, вывозившая мусор. Так что, по крайней мере, от зубрёжки расписания, по каким дням какие виды мусора полагается выбрасывать, я был избавлен.

День этак на четвёртый моего пребывания на Окинаве я отметил, что мой чемодан, стоявший под столом в углу, как будто начал покрываться белым налётом. Поначалу я не придал этому особого значения, посчитав, что это обычная пыль и просто смахнув её тряпкой. Назавтра такой же налёт я обнаружил и на тумбочке, а ещё через день этот налёт превратился в хорошо различимые белые пятна, появившиеся уже не только на чемодане и тумбочке, но даже и на полке, где хранились кухонные принадлежности. Тут уже я обеспокоился не на шутку, и, спустившись в офис, где обычно заседал весь обслуживающий персонал дома, от технички до менеджера, попытался обрисовать им суть проблемы в меру своих языковых возможностей. То ли я не к месту применил прилагательное «хэнна», то ли фраза «Что мне делать?» в моём переводе на японский выражала не столько вопрос, сколько экзистенциальное отчаяние, но интерес к моей проблеме проявили недюжинный. Поднявшаяся посмотреть, что за ужасы творятся в моей комнате, пожилая японка явно была разочарована, увидев вместо таинственных «белых пятен», заполонивших комнату, самую обыкновенную плесень. После чего объяснила мне, что нужно почаще включать кондиционер, раз в неделю протирать мебель дезинфицирующим средством, а заодно показала, как выглядит японская хлорка и в какой пропорции её нужно разводить для этой процедуры. С того дня кропотливое протирание мебели влажной тряпочкой с хлоркой стало для меня обязательным ритуалом, совершаемым каждые четыре дня, а то и чаще. А к сушке постельного белья добавилось ещё и регулярное прожаривание на солнце и проветривание на свежем воздухе припасённой мною зимней одежды. И лишь зимой, когда температура в квартире упала до +17 градусов, белый налёт стал появляться реже и мне удалось немного расслабиться. А ведь до приезда на Окинаву я и представить не мог, что в светлом и хорошо проветриваемом помещении мебель может сама собой покрыться плесенью!

Так, в постижении основ японского образа жизни, я провёл мою первую неделю на Окинаве, покуда не подошло долгожданное начало летнего учебного семестра. Скажи мне кто в студенческие времена, что начало учёбы может быть долгожданным, я счёл бы такой эпитет либо неуместно патетическим, либо откровенно глумливым. Однако, поскольку на изучение японского языка я пошёл добровольно и сознательно, успеваемость ни на что, кроме самооценки, не влияла, а «отчисление по итогам сессии» было невозможно в принципе, учёба в языковой школе текла спокойно, размеренно и без малейших признаков нервного напряжения, знакомого каждому, когда-либо побывавшему студентом российского ВУЗа. В японских языковых школах существует лишь два тяжких прегрешения, за которое студент может быть отчислен: неоплата учёбы и непосещение занятий. Если с первым всё и так понятно, то смысл второго пункта я поясню. Дело в том, что японцы ничуть не заинтересованы в нашествии гастарбайтеров, а уж тем более — криминальных элементов из-за кордона, да и вообще иностранцам доверять не склонны. В личном общении это никак не проявляется (по крайней мере, не проявилось по отношению ко мне), однако отдельно взятый конкретный иностранный студент — это одно, а толпа абстрактных гайдзинов, от которых неизвестно, чего ждать — совсем другое. Вот и бдит японская государственная машина за тем, действительно ли обладатель студенческой визы приехал на учёбу, или же просто пытается под благовидным предлогом вцепиться всеми зубами в пирог благосостояния японского общества. В Таиланде, к примеру, обычна практика, когда турист, не желающий возиться с оформлением долгосрочной визы, «покупает» учебную, после чего ни разу не появляется на занятиях. В Японии такой номер не пройдёт: 30% прогулов практически гарантируют отчисление из учебного заведения, аннулирование учебной визы и выдворение на историческую родину, так что посещаемость в японских языковых школах всегда на высоте. Лично я за все полгода прогулял всего три дня, да и те — из-за простуды.

Первый день учёбы выдался не особо запоминающимся. С самого утра мы собрались в актовом зале, где на стульях нас уже ждали распечатки с гимном школы, который мы хором пытались исполнить под фонограмму-«нулёвку». Не знаю, что при этом делали другие новоприбывшие, я же безнадёжно потерялся в хитросплетениях хираганы уже на второй строчке, и решил, что слово — серебро, но на этот раз лучше промолчать, тем более, что ни голоса, ни музыкального слуха у меня нет и никогда не было. Затем мы расселись по местам и началась торжественно-официальная часть с напутствиями для вступающих на стезю изучения японского, а Тоги-сэнсэй (мне он почему-то показался удивительно подходящим на роль школьного физрука, хотя на самом деле его должность — что-то вроде завхоза) наставлял нас в подобающем праведному студенту поведении, то есть чтобы мы прилежно учились, не бросали окурки перед входом, не забывали пристёгивать велосипеды на парковке, и прочая, прочая, прочая. Будучи ошеломлён и раздавлен потоком незнакомых японских слов, я, по большей части, просто глазел по сторонам, пытаясь разгадать, в какую авантюру я ввязался и что со мной будет дальше. А дальше все мы выходили в центр зала и представлялись почтенной публике, кто мы, откуда приехали и сколько нам лет, завершая сие традиционным «宜しくお願いします». Поскольку японский ритуал знакомства со всеми положенными фразами на любых курсах японского языка изучают на самых первых занятиях, с «хадзимэмаситэ-онэгайсимас» у меня сложностей не возникло. Те же, кто приехал изучать японский с нуля и положенных учтивых выражений не ещё не познали, представлялись на английском.

Сразу же бросилось в глаза, что абсолютное большинство студентов в школе составляли азиаты, причём лидерство по численности прочно удерживали непальцы. Именно благодаря им я узнал, что буддизм на самом деле зародился не в Индии, а в Непале, что самая высокая гора в мире расположена тоже не где-нибудь, а именно в их стране, и что загадочный город Катманду, о расположении которого я не имел ни малейшего представления — непальская столица. Далее с большим отрывом шли вьетнамцы, которых тоже, впрочем, было немало. Остальных в сравнении с ними было совсем по чуть-чуть: немного корейцев, ещё меньше китайцев, три человека из России, монгол, три года проживший в Москве и худо-бедно изъяснявшийся по-русски, американец, швед и девушка из Польши. Тем временем официальная часть благополучно завершилась, и всех распустили по домам. Назавтра нам предстояло приступить к учёбе.

Учёба в нашей школе начиналась в 8.45, занятия длились четыре академических часа и заканчивались в 12.15. Однако прежде занятий мы неизменно заходили в учительскую, брали карточку учёта времени и совали в аппарат, печатавший на ней дату и время. Смысл этого действа для меня так и остался тайной за семью печатями, поскольку каждое занятие всё равно начиналось с переклички. Придя на занятия впервые, я, конечно же, всех этих тонкостей не знал, а потому просто зашёл в учительскую и сообщил, что с сегодняшнего дня я тоже здесь учусь, только пока не знаю, где, но очень хотел бы это узнать. Тут-то мне и показали мою карточку учёта посещаемости, класс, в котором мне предстояло заниматься и выдали потрёпанный экземпляр первой книги «Минна-но Нихонго». «Плохой знак» - подумал я, и не ошибся. Дело, конечно было не в потрёпанной книжке: поскольку русских учится немного, на первое время, случается, выдают «дежурный» экземпляр, который через пару дней заменяют на новый.

И верно, в первые же пять минут занятия я безошибочно определил, что попал в группу хоть и не совсем начинающую, но, в общем, недалеко от начала ушедшую. А уж когда мы взялись за кандзи, я окончательно убедился, со своим «старым» третьи уровнем Норёку сикэн я в этой группе просто заскучаю. К счастью, после занятий ко мне подошла Сэсоко-сэнсэй и спросила, не показалась ли мне учебная программа чрезмерно сложной. Я ответил, что вовсе нет, наоборот, было слишком просто, на что она предложила мне назавтра позаниматься с другой, более продвинутой группой, и решить, насколько мне подойдёт их уровень. Так я и сделал, однако и в следующей группе занятия мне показались слишком простыми. Так что на третий день занятий я отправился уже в группу честного среднего уровня, добравшуюся до середины второй книги «Минна-но Нихонго», которую из-за долгого отсутствия практики я как раз успел к тому времени подзабыть. Решив, что немного повторения мне не повредит, именно в этой группе я и решил остаться.

Каждый день два или три занятия мы упражнялись в грамматике и языковой практике, последний же час был отведён на изучение кандзи. Кроме того, один час в неделю мы писали сочинение на заданную тему на специальных листах в клеточку. В школьные годы сочинения мне давались легко, но вот в Японии это дело мне как-то пришлись не по душе, ибо «лить воду» на японском с той же непринуждённостью, с какой я способен это делать на своём родном языке, у меня не получалось, а оценка за сочинение самым непосредственным образом зависела от его объёма. И если начинали мы со скромной сотни-полутора рукописных букв, то к концу моего обучения требования возросли до четырёхсот символов. Ради этих самых баллов я практически перестал использовать на письме кандзи, потому что любой текст, написанный хираганой, автоматически становился в два раза длиннее. Местоимение «я» записывал исключительно как «ватаси» (хотя в разговоре использовал исключительно «боку»), а когда по смыслу требовалось использовать слово «просто» («簡単»), я писал длиннющее «むずかしくない» («нетрудно»). Однако даже с такими ухищрениями до нужного числа знаков дотянуть удавалось с большим трудом.

Изучение кандзи, напротив, пошло легко и радостно. Учебная программа по иероглифике мне вообще показалась на удивление простой: даже после полугода учёбы в достаточно продвинутой группе мы постигали лишь третью сотню общеупотребительных кандзи, большая часть из которых мне оказалась знакома ещё со времён подготовки к третьему уровню Норёку сикэн. К тому же, кандзи я полюбил ещё с тех давних пор, когда только-только начинал изучать японский: есть в них нечто притягательное и пробуждающее любопытство даже в тех, кто к японскому языку и Японии в целом особого интереса не испытывает.

Занятие обычно начиналось с того, что Мами-сэнсэй называла каждому из нас какую-нибудь фразу, которую мы тут же пытались воспроизвести на доске иероглифами, после чего следовал «разбор полётов», исправление ошибок и повторение пройденного. Далее наступал черёд заучивать новые кандзи из книги «Learning 300 Kanji through stories» и писать несложный мини-тест с заданиями вроде «вставьте вместо пропуска слово, которое вы сегодня узнали» или «запишите подчёркнутое слово хираганой». Результаты мы получали назавтра, причём положительные отзывы Мами-сэнсэй подкрепляла смайликами, цветочками и сердечками, нарисованными красной авторучкой, так что, уезжая домой, я не мог не прихватить с собой пару тестовых листочков на добрую память. В общем, с кандзи у меня царила полная гармония.

Основным учебником для начинающих групп у нас был популярный в Японии «Минна-но нихонго», обе книги которого изучали примерно в течение полугода. Учебники мы получали за счёт школы, что хоть и мелочь, а приятно: если бы пришлось покупать их за свой счёт, каждая книга обошлась примерно в 2000 йен. Несмотря на то, что в языковых школах учатся сплошь иностранцы, преподавание ведётся исключительно на японском языке и по традиционной же японской системе, в основе которой лежит принцип «делай, как я». Да-да, никакого английского — как минимум половина преподавателей им не владеет вовсе, да и учащимся использовать его в повседневном общении тоже не рекомендуют. И если я к объяснениям конструкций японского языка на японском же языке был хотя бы морально готов, то загадка, каким образом училась самая-самая начинающая группа, не знающая японского вообще, мучает меня до сих пор. Попрощавшись с господами Миллером, Тавапоном, Ямадой и другими культовыми персонажами «Минна-но нихонго», мы с ходу вгрызлись в малоизвестный в России «Тю:кю-э ико:», который, как следует из названия, ориентирован на желающих достичь среднего уровня владения японским. Этот учебник уже русского варианта не имел, так что читать грамматические комментарии пришлось на английском, причём сэнсэи несколько раз у меня поинтересовались, не возникло ли у меня трудностей из-за того, что учебник не на моём родном языке. Лично таким участием столкнулся впервые с тех пор, как закончил младшую школу, и был тронут до глубины души. Однако, к нашему общему счастью, страница-другая на английском для меня ни малейших затруднений не создавала. С десятью главами этого учебника мы разделались примерно за три месяца, перелистнув последнюю страницу незадолго до начала рождественских каникул. А поскольку отъезд мой был назначен на 16 января, более продвинутые учебники я успел лишь подержать в руках.

Каллиграфия от Хига-сэнсэй в окружении наших «шедевров»

Минутка безыскусной саморекламы

Иногда преподаватели разнообразили нам обучение различными мероприятиями: пару раз вместо сидения за партой выбирались на спортивные игры, а однажды Хига-сэнсэй дала нам мастер-класс по каллиграфии. Два занятия подряд мы пытались изобразить на листах рисовой бумаги что-то более или менее художественное, однако выходившие из-под наших кистей «шедевры» лучше всего описывались фразой «как курица лапой». И только результат Кима на фоне наших каракулей выглядел достойно: хотя в его родной Корее давно уже используют фонетический алфавит, искусство иероглифического письма тоже не забыто, и среди образованных корейцев умение красиво написать иероглифами своё имя и фамилию — не редкость.

Так я и жил: до обеда учился, затем отправлялся в «Steak House 88» или в раменную — как душа подскажет — после чего весь остаток дня был совершенно свободен. Первым делом я, конечно же, начал знакомиться с городом: добрался до главной городской площади, где стоит здание управления префектуры и девятиэтажный торговый центр «RYOBOU» (в подвальном этаже которого я обнаружил шикарный продуктовый магазин, куда регулярно заходил за салями — колбаса в Нахе продаётся далеко не везде), прогулялся по Кокусай-дори — центральной улице города, оккупированной всевозможными магазинами, ресторанчиками и сувенирными лавками, сходил в спортивный парк Оонояма, и даже пару раз съездил на монорельсе в Naha Main Place. Съездив же, крепко призадумался: транспорт на Окинаве оказался весьма недёшев. Поездка на городском автобусе — минимум 160 йен, на монорельсе — зависит от числа остановок, но в любом случае меньше 240 йен не получалось, про такси с посадкой за 500 йен даже и говорить не приходится. Зато ещё дома я успел подружиться с велосипедом, и даже за короткий сибирский сезон, случалось, наматывал больше двух тысяч километров. Поглядев на японцев, повсюду разъезжающих на этом нехитром виде транспорта, я и сам задумался о приобретении байка, и через пару недель окончательно дозрел до его покупки. О японских законах, требующих обязательной регистрации велосипеда в полиции я знал заранее, однако что именно для этого нужно сделать, не имел ни малейшего представления. После окончания очередного учебного дня я подошёл в учебную часть и сообщил, что намерен купить велосипед и хотел бы узнать, где их поблизости продают и как его регистрировать.

Вместо объяснений Тоги-сэнсэй предложил мне просто подойти после обеда и съездить с ним в велосипедный магазин, а оформление всех положенных документов школа берёт на себя. Веломагазин, в который мы отправились, расположился в самом дальнем конце Кокусай-дори, так что, пока мы до него добирались, успели обсудить сибирский климат (на Окинаве неизменно приводящий всех в ужас) и особенности национальной рыбалки — как оказалось, Тоги-сэнсэй к этому занятию неравнодушен. Магазинчик же, бывший целью нашего визита, меня не особо вдохновил: половину и без того тесного помещения занимал всевозможный хлам, который, наверное, сошёл бы за запчасти, не будь от покрыт толстым слоем пыли. Походив-посмотрев, я в итоге выбрал то же самое, на чём ездит большинство местных жителей: самый обычный городской велосипед о шести скоростях и с корзиной для разного барахла спереди. Обошёлся он мне в скромные 15800 йен и при этом был оборудован защитой цепи, упором для парковки, фарой с электрогенератором и замком на заднее колесо. А в качестве бонуса я получил стальной тросик с ещё одним замком. Ещё через пару часов купленный мной велосипед доставили прямо к школе с уже наклеенным регистрационным номером. Ободрав с него упаковочный целлофан, я вскочил в седло и совершил свою первую поездку от школы до дома, занявшую у меня от силы пару минут. Так я обзавёлся личным транспортом, а в мои счета за квартиру добавилась графа «Место на парковке: 1000 йен в месяц».

Мой новенький байк на стоянке

Как видите, парковка эта — всего лишь асфальтированная площадка под открытым небом, где из всех удобств установлены лишь цепи, к которым полагается пристёгивать велосипед. Климат же на Окинаве, как я уже упоминал, жаркий и влажный, а осенью сверх того нередки дожди и даже тайфуны, так что велосипедам на такой стоянке приходится несладко. Мой новенький байк недвусмысленно китайского производства менее, чем через месяц ночёвок под открытым небом начал самым банальным образом ржаветь. Поначалу предательскими пятнами пошли неиспользуемые «высокоскоростные» звёздочки, через месяц уже вся кассета целиком окрасилась в насыщенный грязно-рыжий цвет, а к ноябрю заржавела и цепь. Однако на этом злоключения моего велосипеда не закончились: несколько раз его опрокидывало на стоянке сильным ветром, а в начале января, во время очередной поездки в Кадену, не выдержала и лопнула пружина амортизатора в седле. В общем, за полгода несчастный велосипед превратился в изрядно потрёпанный агрегат в потёками ржавчины и помятой корзиной, в каковом состоянии и был подарен мною языковой школе в день отъезда. Это, по крайней мере, избавило меня от хлопот по снятию его с регистрации.

Кадена. Три месяца спустя.

Обзаведясь велосипедом, я в своих перемещения стал свободен, как птица в небе. Да и ездить «с ветерком» по тридцатиграздусной жаре было всё же веселее, чем преодолевать тот же самый путь пешком, изнывая под солнцем. Первый месяц я мучительно привыкал к левостороннему движению, и вообще избегал оживлённых дорог до тех пор, пока не избавился от манеры после очередного поворота уверенно выруливать на встречную полосу. Начав с велопрогулок по ближайшим окрестностям, уже через пару недель я добрался до Урасоэ, из чистого любопытства прокатился в Итоман, а потом и вовсе на очередном обсуждении «как я провёл выходные» поразил Хига-сэнсэй известием, что на выходных сгонял на велосипеде в Кадену ради того, чтобы пофотографировать самолётики.

Самолётиков, правда, и над нашим кварталом водилось с избытком: американская военная авиация летала в самом буквальном смысле слова у меня над головой. Чего я только не насмотрелся из своего окна: от вполне заурядных транспортников и винтовых ещё противолодочных «Орионов» до «генеральских» джетов и ударных вертолётов «СуперКобра». Самые же психоделические порождения американской авиационной промышленности — конвертопланы «Osprey» — в иные дни летели откуда-то с материка на базу в Футэмме целыми вереницами.

Транспортный самолёт C-130 «Hercules»

Ударный вертолёт Bell AH-1W «Super Cobra»

Sikorsky CH-53E «Super Stallion»

Авиатранспорт высших армейских чинов США

Противолодочный Lockheed P-3C «Orion»

Тот самый Bell V-22 «Osprey»

Последние, кстати, на Окинаве у населения особенно непопулярны: надёжностью эти «изделия» отнюдь не славятся, и перспектива падения многотонной железяки на голову никого не прельщает. Неудивительно, что тема «чистого неба» на Окинаве по популярности обгоняет любые лозунги, за исключением, разве, «日本頑張って!» (что в весьма вольном переводе можно трактовать как «Вперёд, Япония!»). Причём самое впечатляющее «Нет “Оспреям”!» мне довелось увидеть в культурном центре Кадены: двадцатиметровое полотнище украшало фасад этого здания, расположенного прямо через дорогу от авиабазы «Кадена». Ну и, конечно же, на Кокусай-дори в одном из бесчисленных магазинчиков завсегда можно купить дизайнерскую футболку со всё тем же девизом. Но знайте, сказать «Оспреям» веское «нет» Вам обойдётся недёшево в самом прямом смысле слова: на ценнике актуальной футболки написано что-то около пяти тысяч йен, в то время, как аполитичное «Я — алконавт» или пародия на логотип Lacoste «Разбуди его» продаётся всего за полторы.